Как уже говорилось, с конца 50-х годов меня все чаще мучил вопрос, правильно ли я выбрал дело, которым занимаюсь. Жизнь моя была интересной, наполненной и приносила удовлетворение. Я вырастил красивых, здоровых детей и мог бы по-прежнему обеспечивать их будущее. Уже многие годы я занимал ответственные посты, научился распознавать главное в любом деле, разрабатывать планы, мобилизовывать людей и средства на решение стоящих задач. Однако меня глубоко волновала общая ситуация в мире, не покидало чувство беспокойства, когда я видел, как и на развитые, и на отсталые регионы мира накатывается несокрушимая волна трудностей. Я все чаще задавал себе вопрос, что лично я могу в этой связи предпринять.
Видимо, к этому времени я достиг состояния, которое, если не ошибаюсь, называют пятым возрастом – возрастом размышлений. Полный сил и энергии, умеющий управлять (по складу ума и образованию), я не мог размышлять без действия. Одних лишь идей – пусть даже стоящих – казалось недостаточно. Побывав и поработав во многих районах мира, я имел возможность убедиться, как удивительно плохо обстоит везде с управлением делами человеческими – многое хотелось бы организовать значительно разумнее и эффективнее.
Больше всего потрясла меня картина, увиденная в одном из охваченных нищетой районов Азии. Скудные продукты, которые давала там земля, делились на пять равных частей. Первая шла землевладельцу, которому принадлежала земля и все расположенные на ней селения. Этот полновластный правитель обеспечивал земледельцев и водой, за что получал еще одну часть общего продукта. Следующие две части шли опять-таки ему, поскольку он был владельцем и рабочего скота, и примитивных орудий труда, используемых крестьянами, он же снабжал их семенами. В итоге только пятая часть урожая доставалась тем, кто действительно трудился на земле, и это было их единственным средством существования.
Конечно, такая вопиющая несправедливость не может продолжаться вечно, она обязательно приводит к массовым протестам и восстаниям, свергающим в конце концов систему угнетения. И никакая иностранная помощь не в состоянии предотвратить этот процесс, хотя еще немало бытует наивных иллюзий и проектов перераспределения ресурсов в международном масштабе, рассчитывающих за счет благотворительности ускорить модернизацию и развитие отсталых районов мира. Мне даже приходилось слышать, что это, мол, обойдется недорого (вот, например, защита от малярии одной семьи в Азии стоит меньше, чем модная стрижка в Нью-Йорке). Многие американцы и европейцы сейчас совершенно искренне верят, что даже при небольших затратах богатые страны могут сотворить чудеса. Сострадание – вещь важная, и никто с этим не спорит. Но как много сегодня на свете людей, спасенных от малярии и других болезней, но вынужденных по-прежнему влачить жалкое существование, обреченных на лишения, невежество и унижения!
Что же можно сделать, чтобы искоренить вопиющую несправедливость и пороки человеческого общества? Не находя ответа на этот вопрос, я, однако, не сомневался в необходимости поиска кардинально новых подходов к основным человеческим проблемам и более эффективного их решения. Участие в такого рода деятельности становилось моим заветным желанием.
Хотя я не мог оставить постоянную работу в фирме «Фиат», мне хотелось иметь свободное время, которое я мог бы посвятить осуществлению зародившихся замыслов. Мое положение в фирме и отношения с главой компании Витторио Валлеттой помогли мне в этом. Валлетта отличался исключительной преданностью «Фиату», ее можно было сравнить разве что с преданностью иезуита своему ордену. Отдав «Фиату», по моим подсчетам, более 120000 часов своей жизни, Валлетта превратил его в одну из самых сильных европейских компаний.
Я пришел на «Фиат» совсем юным, тоже работал там, не жалея сил: заключал контракты, завоевывал рынки, воспитывал персонал и добывал прибыль. В то же время я был не совсем обычным администратором и не вполне «вписывался» в аппарат компании. Проявив независимость взглядов в годы Сопротивления, я упрочил затем свою самостоятельность в ходе создания отделения «Фиата» в Латинской Америке (не копируя при этом в точности структуры головной фирмы). Мои взгляды на то, как надо управлять современной корпорацией, были, возможно, слишком современными и неортодоксальными по сравнению с твердым, но консервативным стилем управления, принятым в «Фиате». И многие из моих коллег были бы совсем не прочь от меня избавиться. Валлетта же, напротив, хотел, чтобы я остался. В дружеских дискуссиях мы без труда пришли к соглашению о том, что мне предоставляется возможность использовать (в разумных пределах) по своему усмотрению определенную часть времени, при условии, что моя побочная деятельность не будет идти вразрез с работой в фирме.
Этот договор сохранил силу и при преемнике Валлетты – Джованни Аньелли, который обладал острым, пытливым умом. Будучи сам человеком широких взглядов, обожая путешествовать по свету, он легко меня понял. Я глубоко благодарен за это ему, «Фиату», а также «Италконсульту», который тоже потом присоединился к этому соглашению. Без столь необходимой для меня самостоятельности общественная деятельность, к которой я тогда только приступал, была бы существенно затруднена.
Прошло немало времени, пока все это действительно дало результаты, но в тот момент я достиг своей первой цели и мог приступить к поискам путей осуществления рожденных замыслов.
Мне предоставился благоприятный случаи начать деятельность в этой области в конце 1962 года. Два прогрессивных американских сенатора, Джекоб Джевитс и Хьюберт Хамфри, собирались тогда организовать компанию и учредить механизмы управления, которые способствовали бы перестройке частного предпринимательства в Латинской Америке. Меня спросили, не соглашусь ли я встать во главе проекта. Идея поиска новый путей развития целого континента привлекла и вдохновила, однако меня несколько смутил столь явный акцент на частную инициативу. Проработав всю жизнь в частной промышленности, я никогда не разделял ту точку зрения, которая связывает с частными предприятиями разумное и надежное управление экономикой в целом. Я не считал, что неограниченная свобода частного сектора представляет собой лучший путь к форсированию экономического развития в Латинской Америке или где бы то ни было еще. Возможно, Италия, лучше, чем любая другая страна с рыночной экономикой, позволяет сравнить преимущества частных, государственных и смешанных предприятий. Уже достаточно давно в Италии компании, в которых участвует государство, эффективно контролируют деятельность в больших секторах экономики, таких, как железные дороги, авиалинии, другие сферы коммунального обслуживания, сталелитейные предприятия, судоверфи, банки и нефтепромышленность; сейчас такое проникновение продолжается в ряде других областей, включая горнодобывающую, химическую, пищевую, цементную, машиностроительную, строительную, стабильно увеличивая свой вклад в общее производство товаров и услуг в стране. Я считаю, что предприятия, контролируемые государством, должны в такой же мере ориентироваться на получение прибылей, как и частные. Экономические результаты далеко не всегда подтверждают эти надежды, но, видит бог, такое случается и с частными предприятиями, так что примеры неудачных починов можно найти в обеих этих категориях. Поэтому я считал, что каждая из них может выполнять полезные функции и каждая в зависимости от конкретных обстоятельств имеет свои преимущества. Так что мне не хотелось бы попасть в число тех, кто поддерживает лишь одну из них.
Однако проект двух сенаторов, выступающих поборниками частной инициативы, вызвал у меня интерес главным образом по двум причинам. Во-первых, он мог стать пробным камнем для оценки наличного внутреннего частного капитала в районе Латинской Америки, который мог быть использован для промышленных операций. Ведь во многих случаях как раз в те времена, когда он особенно нужен дома, такой капитал в поисках более безопасных или более выгодных объектов вложения уплывает в Европу или в Северную Америку, или просто всевозможными путями устремляется за границу за более высокой процентной ставкой или более выгодным обменным курсом. А если он инвестируется внутри страны, то, как правило, лишь с целью монополизировать рынок, используя любые, тарифные и нетарифные барьеры, в конечном счете при любых условиях стремясь получить гарантированную прибыль.
Расцветший в Латинской Америке экономический национализм является в известной мере побочным продуктом этих протекционистских умонастроений, а также той неэффективной промышленной структуры, которую они создали – не только, кстати, в частном, но и в государственном секторе. Так что определенный приток действительно готового к риску иностранного капитала способствовал бы усилению разумной деловой конкуренции и, думаю, оказал бы в конечном счете благотворное влияние. Это в свою очередь могло бы послужить толчком к модернизации и рационализации местной промышленности. Кроме того, такой пример, возможно, имел бы и известный психологический эффект, поощряя привлечение в страну определенной части плавающего за границей местного капитала.
Не менее соблазнительной казалась мне тогда и возможность изменить неконструктивное и недальновидное отношение многих представителей европейских и американских промышленных и финансовых кругов. Громогласно утверждая, что Латинская Америка совершенно необходима Западу, они, тем не менее, решались вкладывать в нее свои деньги лишь тогда, когда это наверняка обещало чрезвычайно быструю прибыль и скорое возвращение капиталовложений обратно на родину. Так создавалась весьма благоприятная почва для проникновения всякого рода неразборчивых в средствах иностранных спекулянтов, чьи сомнительные деяния и пустые обещания еще больше подогревали и без того преобладающие в широких слоях латиноамериканской общественности националистические и шовинистические настроения.
По всем этим причинам я принял на себя. руководство проектом, который был столь же североамериканским, сколь и латиноамериканским. Вместе с тем я вовсе не собирался связывать себя с ним на многие годы. Поэтому было заранее условлено, что мои функции ограничатся разработкой предварительного общего плана осуществления проекта и изысканием необходимых для того финансовых средств, после чего будет назначен директор, который и станет претворять проект в жизнь. Зная, что дело предстоит отнюдь не из легких, я заранее предупредил, что не желаю никаких вознаграждений, но что мне необходима полная свобода действий.
Отправным пунктом нам служила убежденность в том, что Латинской Америке действительно необходимы значительные инъекции капитала, функционирующего на принципах умеренного риска, которые бы сопровождались использованием соответствующих технических знаний и методов управления, но что только одни эти меры сами по себе не в состоянии обеспечить стабильного успеха. Я достаточно хорошо знал Латинскую Америку, чтобы понимать необходимость поисков новых форм и путей международного сотрудничества, но я также отдавал себе отчет, что для того, чтобы эти новые средства были здесь приняты и принесли длительный, стабильный успех, нужны какие-то качественно новые, творческие подходы и идеи.
В результате было найдено совершенно новое решение – создать кооперативную инвестиционно-управленческую компанию, в которой были бы объединены средства многих континентов. Главная цель ее деятельности заключалась в том, чтобы мобилизовать добрую волю, деньги и научные достижения промышленных стран на развитие частного сектора латиноамериканской экономики. Несмотря на новизну этой идеи, которая, возможно, шла вразрез с установившейся в деловом мире практикой, нам удалось подготовить достаточно убедительный проект будущей компании. Настолько убедительный, что два года спустя, в сентябре 1964 года, сенаторы Джевитс и Хамфри впервые сообщили мне о создании новой компании – «Атлантическое развитие Латинской Америки», или сокращенно «Адела». И история ее была историей успеха.
Основная новизна компании «Адела» состояла в ее корпоративной структуре и статусе коллективного предприятия. Ее капитал состоял из относительно небольших взносов множества крупнейших промышленных и финансовых компаний, которые представляли различные секторы экономики и разные страны – главным образом Западную Европу, США, Канаду и Японию, к которым позднее присоединилась и сама Латинская Америка. Все акционеры могли на равных правах участвовать в делах компании, никак не ограничивая при этом своей основной деятельности, даже в том случае, если они оказывались конкурирующими. «Адела» должна была символизировать их общую заинтересованность в улучшении дел в Латинской Америке, близких к их собственным, но развитие, которых не хотела в одиночку поддерживать никакая местная группа или иностранная компания.
Другой новой отличительной чертой компании «Адела» была ее общественная целенаправленность. Хотя здоровая ориентация на прибыль и серьезный деловой прагматизм были, естественно, присущи ей, как и всякому частному предприятию, это сочеталось с сознанием международной и социальной ответственности, которое с самого начала составляло основную цель создания компании. Любые ее капиталовложения, будь то создание новых или расширение старых предприятий, должны были делаться в строгом соответствии с национальными планами и политикой страны-хозяина. И поскольку средства были относительно невелики, «Адела» должна была быть чрезвычайно осторожной в выборе направлений деятельности, концентрируя ее главным образом на проектах, которым отдавался приоритет в национальных планах развития. Более того, чтобы стимулировать заинтересованность местных компаний, «Адела» должна была, как правило, иметь минимальную долю в капитале каждой из компаний, оказывая при этом техническую помощь, а также услуги по планированию и организации управления.
Ясно, что это было нечто абсолютно новое. И на первых порах нам не так-то легко было добиться признания твердолобых бизнесменов, не желавших принимать нас всерьез. Больше года ушло у меня на налаживание контактов в различных странах четырех континентов. Не легче было и совместить достижение двух целей, одна из которых была направлена на стимулирование социально-экономического прогресса, другая – на получение прибыли. К счастью, компании «Адела» удалось преуспеть и в том и в другом. Легко плавая по бурным волнам политических и экономических трудностей, присущих многим районам Латинской Америки, «Адела» очень скоро была признана одной из наиболее преуспевающих международных компаний, занимающихся финансированием и развитием.
Как и планировалось, «Адела» оказалась более «многонациональной», чем любое другое предприятие. Чтобы избежать давления со стороны какого бы то ни было правительства, она была зарегистрирована в Люксембурге – стране, которая придерживается политики невмешательства в такие вопросы. Ее акционерами были более 230 крупных корпораций и финансовых учреждений из 23 стран. Капитал ее был достаточно равномерно распределен между ними и возрастал по мере того, как к ней присоединялись все новые и новые компании. Ни одна из групп акционеров не имела в компании решающего влияния. Чтобы показать свою поддержку принципов компании «Адела», акционеры решили делегировать в члены правления компании ведущих представителей администрации своих фирм – список, достойный называться Готским альманахом большого бизнеса. В то же время очень большими полномочиями было наделено и исполнительное руководство компании, которое было действительно многонациональным и децентрализованным за счет разбросанности по всему континенту региональных отделений, обладающих значительной автономией и хорошо знающих специфику местных условий.
Одно из важнейших требований, которое с самого начала предъявлялось к деятельности «Аделы», заключалось в том, чтобы она играла роль катализатора и свой собственный капитал использовала главным образом как усилитель. Капитал этот был относительно невелик, всего лишь 60 миллионов долларов. Несмотря на это, за десять лет «Адела» приняла непосредственное участие в создании и развитии нескольких сотен предприятий, представляющих широкий спектр различных секторов экономики, включая промышленность, сельское хозяйство, торговлю и туризм, потребовавших два миллиарда долларов новых инвестиций и создавших более 250 тысяч новых рабочих мест. По утверждению руководства компании, косвенные результаты ее деятельности на территории Латинской Америки увеличили вклад «Аделы» в развитие региона приблизительно еще на шесть миллиардов долларов.
Как бы, однако, красноречиво ни выглядели эти цифры, не в них заключается основное значение проекта в целом. Главное в том, что «Адела» на собственном примере продемонстрировала возможность новых способов оживления и даже перестройки функций и деятельности частного предприятия в изменяющемся мире. Присутствуя при ее рождении, а затем практически непрерывно в течение 10 лет являясь членом Исполнительного комитета «Аделы», я испытываю глубокое удовлетворение от того, что внес вклад в это абсолютно новое, невиданное предприятие.
Однако следующее десятилетие обещает стать гораздо труднее, и, возможно, как раз оно-то и будет решающим. Как отметил прекрасно знающий свое дело президент «Аделы» Эрнст Келлер, Латинская Америка «скоро будет состоять из промышленных, менее развитых и наименее развитых стран. Перед лицом этих предстоящих во втором десятилетии изменений в характере взаимоотношений, моделях развития и экономических условиях особую важность приобретет предвидение того, что случится в будущем, и умение правильно решить, что должно быть сделано, где, когда и кто именно должен это сделать». Чтобы по-прежнему выполнять свои полезные функции, «Адела» должна была быть гибкой, находить все новые и новые пути развития своей деятельности и применения как собственных, так и чужих идей, технических знаний, нововведений, капитала. Только так она сможет оставаться на уровне требований современности и всегда чутко реагировать на новые явления, которые возникают почти в двадцати странах, принимающих участие в ее деятельности.
В мире сейчас существуют столь сильно отличные друг от друга человеческие системы и условия, что невозможно повсюду использовать одни и те же стандартные решения, не учитывающие должным образом национальных и региональных требований и особенностей. Абсолютно точная копия «Аделы» не применима нигде, кроме Латинской Америки. Собственно, почти такие же предприятия были созданы для районов Юго-Восточной Азии и Африки, но их деятельность проходила со значительно меньшим успехом.
Тем не менее, я хочу отметить, что недавно возникла идея создать «глобальную Аделу». Хотя на первый взгляд предложение кажется весьма экстравагантным, оно вполне заслуживает более детального изучения, ибо его реализация может заставить тех, кто занимается международным бизнесом, осознать необходимость нововведений, заставить думать о поисках новых решений в тех случаях, когда традиционные решения оказываются непригодными или недостаточными. Сейчас изучается и обсуждается новый международный экономический порядок. По моему мнению, здесь абсолютно необходима срочная и планомерная реформа нынешнего шаткого и неадекватного порядка, а также формулирование общего плана, который бы поставил на более рациональную основу промышленное и сельскохозяйственное производство в мировых масштабах. Чтобы быть реалистичным и эффективным, любой новый порядок или план такого рода должен исходить из того, что в течение еще долгих лет во многих секторах экономики и во многих районах мира частное предпринимательство может сохранить свою незаменимую роль. Но чтобы в недалеком будущем служить новому обществу и при этом с достаточной эффективностью достигать своих собственных целей, частный сектор мировой экономики должен быть систематизирован и при этом должны быть пересмотрены его масштабы, сфера компетенции и принципы функционирования.
Занимаясь долгие годы руководством большими предприятиями, я постепенно пришел к выводу, который на первый взгляд может показаться внутренне противоречивым трюизмом. Дело в том, что транснациональные предприятия сейчас неизбежны, необходимы и в то же время в своей нынешней форме «многонациональные компании» становятся все более и более неприемлемыми. Эта загадка куда сложнее той, которая привела к созданию «Аделы», и решение ее требует более глубоких, смелых и творческих раздумий.
Прежде всего, необходимо выяснить некоторые недоразумения. Для начала нелишне напомнить, что вопреки широко распространенному мнению, деятельность компаний во многих странах вовсе необязательно является исключительной привилегией частного бизнеса. Сейчас уже существует достаточно много государственных или смешанных многонациональных корпораций. В качестве примеров можно привести нефтяные компаний многих стран, все основные итальянские и почти все французские банки, а также фирмы «Рено», «Альфа Ромео», «Бритиш Лейланд», «Фольксваген» и многие другие компании, обычно называемые многонациональными, хотя они определенно не могут быть отнесены к сфере частного предпринимательства. Полный список многонациональных организаций, не принадлежащих к частному бизнесу, мог бы представлять весьма интересную информацию.
Завтра появятся многонациональные корпорации и в странах, располагающих излишками нефти. Будет вполне логично, если их инвестиционные банки или предприятия используют накопившиеся у них запасы нефтедолларов для того, чтобы расширить свою деятельность и увеличить вклады в международных масштабах. К тому времени некоторые из этих банков и предприятий уже нельзя будет считать частными, во всяком случае в привычном смысле слова. Некоторые из них, в сущности, уже сейчас принадлежат странам с социалистической экономикой или социалистическим способом производства. Можно также ожидать, что многонациональными могут стать и некоторые советские или югославские государственные предприятия, невзирая на бытующее сейчас утверждение, что многонациональные предприятия представляют собой характерный продукт неокапитализма.
Так или иначе, вполне очевидно, что термин «многонациональный» по сути своей неверен, более того, он часто вводит в заблуждение. Проведено много дискуссии и аналитических изысканий по поводу того, какую компанию следует считать многонациональной. Ведь любая корпоративная единица по определению имеет национальную принадлежность, совпадающую с национальностью юридического лица той страны, где она зарегистрирована. Такие компании, как «Дженерал Моторс», «СКФ», «Сименс», «Фиат», «Оливетти», «Рон Пуленк», «Алкан», «Нестле», «Хитати», «Тойота», «Ай-си-ай», «Чейз Манхэттен бэнк», «Ройял бэнк оф Канада» и др., – хотя их и считают обычно многонациональными, – на самом деле представляют собой национальные компании и банки, имеющие обширные деловые операции за рубежом. И тот факт, что эти операции обычно осуществляются через посредство дочерних, предприятий, обосновавшихся в тех странах, где протекает эта деятельность, имеет существенное, но отнюдь не решающее значение. Да и сами критерии, по которым определяют, является ли данная компания многонациональной, – как бы ни были они разумны и логичны, – могут быть различными и всегда остаются в той или иной мере условными.
Если оставить в стороне семантику, то основные упреки в адрес фирм, которые, расширившись, переросли национальные границы, хорошо известны. Один из них состоит в том, что они стали слишком велики и могущественны, чтобы быть равными партнерами для малых стран. Другой сводится к тому, что, даже если им удается вести себя одинаково лояльно во всех странах – ведь, в конце концов, это соответствует и их долгосрочным интересам, – все равно все важные решения принимаются только в одном месте, в главной штаб-квартире фирмы, и соответствуют политике одного конкретного правительства, а именно правительства той страны, где зарегистрирована материнская компания. И в случае возникновения кризисов или конфликтов многонациональность подобных монополий быстро улетучивается. Следует признать, что в рамках существующего международного порядка или даже того нового порядка, который предлагают развивающиеся страны, пока не найдено удовлетворительного ответа на все эти критические высказывания.
Чтобы найти разумное решение, пусть даже временное, необходимо рассматривать проблему в реальном контексте, принимая во внимание и окружающую среду в которой протекает определенная производственная деятельность. Несмотря на то внимание, которое сейчас повсюду справедливо уделяют этому, производство на Земле организовано неразумно: оно хаотично разбросано по поверхности планеты, производит огромное количество отходов и беспорядка и к тому же часто малоэффективно. Я уже бегло касался тех тяжелейших последствий, к которым все это приводит, и здесь хочу лишь добавить, что настало время коренным образом пересмотреть и рационализировать мировой производственный истэблишмент, который существует сегодня. Все более острый, актуальный характер приобретают проблемы, которые еще не существовали или не были до конца осознаны вчера, и среди них на первом месте стоит задача справедливого удовлетворения потребностей и чаяний непрерывно растущего населения планеты при минимальной безработице. К числу неотложных задач относится также максимально бережное использование истощающихся природных ресурсов с учетом хрупкости и уязвимости мировой экосистемы. При решении этих проблем требуется глубокая перестройка мировой производственной системы, затрагивающая сами принципы ее организации и функционирования.
У меня нет никаких сомнений, что если коренным образом пересмотреть этот вопрос, начав с самых его основ, то, в конечном счете, возникнет необходимость переосмысления всей человеческой производственной структуры в глобальных масштабах. Путь к достижению этой цели будет нелегким, длинным и полным борьбы, но я считаю, что просто нелепо в век глобальной человеческой империи продолжать, как и прежде, брать за основу структуру реальной мирской власти в виде множества некоординируемых национальных предприятий. Если это устройство не будет изменено, человечеству придется приложить гораздо больше усилий, чтобы удовлетворить растущие потребности многомиллиардного населения, если вообще не свести к нулю саму вероятность этого удовлетворения.
Оптимальное использование ресурсов, размещение исследований и производства там, где это можно лучше всего организовать, установление наиболее рационального уровня производственной деятельности, стандартизация продукции, переработка и вторичное использование отходов, экономичная система распределения и, что особенно важно, разумное повсеместное развитие и привлечение человеческого труда и талантов – вот далеко не полный перечень того, что стремятся делать, каждая в своей области, наиболее хорошо организованные многонациональные корпорации; причем вряд ли можно сказать, что они держат это в секрете, ибо все принципы, приемы и методы широко освещаются и даже рекламируются. Именно эти организационные принципы и можно превратить в императив мировой производственной системе, отсрочки же в их применении будут все больше и больше затруднять действие самой этой системы, углублять ее неадекватность современным условиям и, следовательно, способствовать дальнейшему ухудшению положения беднейших слоев населения.
Однако, в то время как многонациональные корпорации достаточно быстро начали применять на практике всю эту систему критериев и норм (можно было бы даже утверждать, что именно это явилось причиной их успехов), политическая система эгоцентричных национальных государств оказалась не в состоянии поступать таким же образом (традиционная схема таких государств, часто безнадежно устаревшая, не дает им проявлять никакой гибкости, однако любое изменение существующего положения считается неконституционным). В результате сложившаяся в мире политическая система не только сознательно игнорирует требования глобального развития, но и стала абсолютно нечувствительной к каким бы то ни было мотивациям долгосрочного характера. Как заметил известный экономист профессор Питер Ф. Дракер, «впервые создалось такое положение... при котором политическая единица, т. е. территория, и экономическая единица не соответствуют друг другу, что представляет определенную угрозу национальным правительствам», и, как показали многочисленные нынешние споры, конфликты между все еще национальным государством и уже многонациональной корпорацией совершенно неминуемы.
Трудно сейчас предсказать исход этих столкновений. Некоторые специалисты шумно предрекают господство над миром нескольких сотен гигантских частных предприятий – картина, напоминающая некую экономическую версию эпохи динозавров. Дракер же полагает, что в течение ближайшего десятилетия следует ожидать существенного ущемления, если не полного уничтожения многонациональных корпораций, что, по моему мнению, оставило бы после себя полный вакуум, который в данный момент нечем было бы заполнить. Обе эти возможности, так или иначе, предполагают появление новых трещин в мировой экономической системе, и так уже испытавшей достаточно сильные потрясения, и новых лишений, которые в основном коснутся беднейших классов.
Итак, что же делать? Для того чтобы разрядить обстановку и открыть новый этап развития отношений между транснациональным предприятием и национальным государством, необходима здоровая инициатива. Ниже я остановлюсь более подробно на роли государства, а сейчас продолжим разговор о многонациональных корпорациях. Что касается меня, то в течение 10 лет я предлагал то, что, по моему мнению, могло стать вполне приемлемым временным решением этой проблемы. В общем, я утверждал, что социальная ответственность современной производственной системы стала настолько доминирующей, что она уже не может быть принесена в жертву мотивам прибыли – которые также, разумеется, должны иметь право на существование. Следовательно, первым требованием, которое предъявляется к любому предприятию, является его общественная, социальная полезность, вокруг которой может быть ориентирована и его прибыльность, а не наоборот. Это означает, что если та или иная компания действует во многих странах, то она при любых условиях должна быть социально полезной в каждой из них, что невозможно, если она, в конечном счете, непременно обязана подчиняться приказам, исходящим от материнской компании.
Чтобы избежать острых проблем, которые возникают вследствие двойного подчинения, можно было бы предложить – в качестве одного из решений этого вопроса – ввести ненациональный статус для компаний, ведущих дела в международных масштабах, например, передать их под эгиду Организации Объединенных Наций. Вместо того, чтобы быть замаскированным национальным учреждением, они превратились бы в поистине ненациональные, или интернациональные, – ради простоты я предпочту использовать именно этот, последний термин. Возможно, государства с сильной рыночной экономикой поначалу могли бы возражать против такой меры, которая ограничивала бы их влияние на страны, зависящие от них экономически. Такой, например, может быть реакция Великобритании, Западной Германии, Франции, Швейцарии, Японии, Нидерландов, Швеции и в особенности США.
Что же касается развивающихся стран, испытывающих острую потребность в технических знаниях и управленческом опыте (их можно получить только у крупных международных компаний), то они, скорее всего, напротив, полностью поддержат такое преобразование, которое хотя бы отчасти сможет очистить многонациональные компании от их первородного греха. Профессор Дракер абсолютно прав, когда говорит, что «способность многонациональных корпораций размещать производственные мощности, невзирая на национальные границы и сообразуясь только с логикой мирового рынка, должна стать главным союзником развивающихся стран. Чем более рационально и более «глобально» размещено производство, тем больше от этого их выигрыш». Единственным ресурсом, который международные компании не могут передвигать через национальные границы, «является труд, а это как раз именно тот ресурс, в котором развивающимся странам принадлежит неоспоримое преимущество». И я не вижу никаких других средств, обеспечивающих развивающимся странам столь необходимый им (достаточно безопасный и быстрый) путь развития, кроме предложенных, с учетом тех изменений, которые я предлагаю внести в их нынешний облик.
Не вижу в этой схеме и таких серьезных недостатков, которые нельзя было бы устранить, – одни лишь преимущества для всех сторон. Вначале ненациональный статус может быть не обязательным для всех и может приниматься по желанию. Разумеется, международный статус и кодекс поведения таких компаний, а также правила, регулирующие их деятельность, должны быть одинаково справедливыми для всех сторон и обеспечивать равным образом благоприятные условия для их дальнейшего развития – в противном случае ни одна из этих компаний не захочет подобных перемен или же ни одна страна не впустит их на свою территорию. Штаб-квартиры международных компаний могут по-прежнему размещаться там, где им удобнее, однако на них не должно оказываться никакого давления со стороны какого бы то ни было государства; что касается подоходных налогов, то по правилам они должны выплачиваться там, где получен соответствующий доход. Международный персонал ненациональных компаний, возможно, даже почувствовал бы более явную заинтересованность в результатах своей деятельности, как это часто бывает при снятии любых внешних, искусственных ограничений. Наконец, я не думаю, чтобы против подобного решения всерьез возражали и промышленные страны, поскольку это ведь выход из тупика осложнений международной напряженности и дальнейшего усиления трудностей в развитии мировой экономики, которые противоречат и их коренным интересам. По-моему, настало время, когда не только я, но и более искушенные во всех этих вопросах специалисты должны всесторонне изучать практическую осуществимость такого проекта.
С начала 60-х годов сходное предложение обсуждалось применительно к учреждению статуса европейских компаний. Комиссия Европейского экономического сообщества приняла законопроект о едином уставе для всех стран Общего рынка. Упорное сопротивление представителей бизнеса, так же как и значительной части профсоюзных деятелей, встретил введенный в качестве одного из основных положений устава принцип совместного определения, или участия рабочих в руководстве предприятием. Однако я глубоко уверен, что все со временем согласятся с целесообразностью такого принципа, ибо он представляет настоятельную политическую необходимость нашего времени. Теперь, когда этот новый устав уже принят, западногерманским, французским или английским компаниям не надо прибегать к тем сложным лабиринтным путям, которыми шли в свое время фирмы «Ройял Датч-шелл», «Акфа-Геварт», «Пирелли-Данлоп» и некоторые другие для того, чтобы обрести всего лишь двунациональный статус. Вряд ли можно выразить в марках, франках или фунтах стерлингов те преимущества, которые любой из компаний Сообщества сулит их превращение в европейские.
Многие недостатки описанной выше неупорядоченной и нерезультативной системы связаны, по моему мнению, с самими предприятиями – частными, государственными или смешанными, которые существенно опоздали в осознании своей высокой социальной, экологической и воспитательной ответственности в рамках своих собственных стран. И они сделают совсем непоправимую ошибку, если вовремя не поймут, что сейчас их ответственность приобрела уже транснациональный характер. Сегодня, как никогда раньше, необходимы совместные, коллективные, координированные действия. Между тем крупные компании склонны по-прежнему действовать в одиночку, каждая за себя, по лесным волчьим законам. И весь мир, как и раньше, концентрируется для них на их финансовых балансах. Сегодня это недопустимо. Такой эгоцентристский подход мешает мировой экономике, отдельные стороны которой находятся во все более тесной взаимосвязи, и которая превращается во все более и более целостную систему. Эта могущественная сила, которую я называю гражданской, не освящена законом, вместе с тем она обладает высшей реальной властью в современном обществе, совокупным опытом, информацией и возможностями перспективного планирования, которые во многих областях превосходят по масштабам, уровню развития и гибкости те механизмы, которыми располагают многие современные правительства. Поэтому необходимо найти пути и средства поставить весь этот потенциал на службу более широким интересам общества в целом. Все компании должны сообща выработать конкретные средства для достижения этой цели, а затем каждая из них осуществить все необходимое, чтобы приспособить свою деятельность к новым требованиям со стороны общества. Причем эти перемены должны коснуться абсолютно всех: акционеров не меньше, чем членов правления; служащих, рабочих и профсоюзных деятелей не меньше, чем тех, кто занимается управлением.
В своей управленческой практике я часто пытался убедить коллег подумать об этом. В 1967 году мне предложили возглавить Экономическую комиссию Атлантического института международных проблем в Париже, и я в течение шести лет занимался этим весьма хлопотливым занятием. Одним из первых мероприятий было создание особой исследовательной группы, в состав которой входили крупные американские и европейские промышленники и финансисты из самых различных сфер экономики и других областей деятельности. Они могли заниматься выработкой рекомендаций и оказанием помощи правительствам в решении проблем современного общества. Я также лично обращался по этому вопросу к ведущим представителям международного делового мира. Сознавая тогда опасность превращения этих групп в мощную силу давления, я однако считал, что она будет с лихвой компенсирована помощью, которую получат государственные учреждения в модернизации методов политического анализа, а это позволит представителям бизнеса лучше увидеть и осознать широкий круг проблем, которые необходимо иметь в виду именно при принятии государственных решений. Тогда, возможно, это предложение было несколько преждевременным и не возымело последствий, сейчас оно возникает вновь – хотя, быть может, на сей раз уже слишком поздно.
В заключение этого раздела мне хотелось бы отметить, что, прожив много лет буквально бок о бок с крупными компаниями, я пришел к выводу, что именно им – в гораздо большей степени, чем всем остальным действующим лицам на современной социальной сцене, – необходимо кардинальным образом пересмотреть и изменить концепцию своей роли, образ жизни и характер деятельности, и это будет соответствовать не только общим, но также и их собственным интересам. Они, за редким исключением, не только еще не осознали, но даже и не желают пока задуматься над глубокими, поистине драматическими изменениями, которые происходят сейчас во всей человеческой системе. Вместе с тем они обладают редкими способностями восприятия и приспособления к новому. Разумно используя свои возможности, они могли бы в трудный для человечества час внести положительный вклад в диалектику социальных преобразований. Надо всемерно содействовать влиянию на них именно в этом направлении, используя буквально все возможности, – и, может быть, первым логическим этапом эволюции станет превращение многонациональных компаний в ненациональные.
Во время своей поездки в Вашингтон в конце 1966 года я выступал с лекциями на тему, которую я назвал «Требования 1970-х годов к современному миру». В этих лекциях я касался проблем, тогда еще не столь очевидных, как сейчас: глобальная взаимозависимость, угроза грядущего обострения мировых макропроблем, а также недопустимость замены такого рода проблем сиюминутными потребностями, не соотнесенными с целостной и всеобъемлющей картиной происходящих изменений.
В тот раз я хотел привлечь основное внимание к двум моментам. Во-первых, к тому, что оценить перспективы мирового развития или должным образом к нему подготовиться невозможно без совместных, концентрированных усилий всего человечества, включая также коммунистические и развивающиеся страны, и что такие усилия должны быть срочно предприняты. И во-вторых, что необходимо широко применять системный анализ и другие современные методы, в разработке которых США достигли ведущих позиций, применяя их для решения широкомасштабных и сложных авиакосмических и оборонных проблем, и что эти достижения нужно применять и для изучения не менее масштабных и сложных проблем, выдвигаемых общественной и международной жизнью.
В ходе подготовки меморандума, в котором настоятельно рекомендовалось организовать совместный международный проект для изучения путей практического осуществления высказанных мною идей, я имел возможность обсуждать их в Госдепартаменте и Белом доме. Проект этот должен был, по моему мнению, быть как можно более аполитичным и осуществляться по линии неправительственных организаций. Я считал, что независимость такого рода предприятия могла бы быть достигнута, если бы оно было организовано, скажем, под эгидой Фонда Форда. Вице-президент Хамфри с готовностью поддержал меня и написал Макджорджу Банди, бывшему советнику президента Кеннеди по вопросам национальной безопасности (незадолго до этого он был назначен президентом Фонда Форда).
Я непричастен к тому, что произошло позже, но в декабре того же года мистер Банди созвал, к моему глубокому удовлетворению, пресс-конференцию, на которой заявил, что уполномочен президентом Джонсоном «быть в течение ближайших месяцев его личным представителем при изучении возможностей создания международного центра по исследованию общих проблем развитых обществ». Формулировка оказалась не совсем такой, какой я хотел бы ее видеть, но и это, безусловно, было огромным шагом вперед.
Дальнейшая история этого начинания лишь подчеркивает замедленность человеческих реакций на захватывающую дух стремительность развития мировых событий. Ведь почти семь лет усилий и неутомимого труда понадобилось на то, чтобы родился, в конце концов, Международный институт прикладного системного анализа – ИИАСА. Он был основан в октябре 1972 года, и первоначально в нем участвовали США, Советский Союз, Канада, Япония, ФРГ и ГДР, Польша, Болгария, Франция, Великобритания и Италия.
Не имея никаких официальных мандатов, я представлял Италию на всех этапах переговоров об основании ИИАСА исключительно как частное лицо. Макджордж Банди немедленно начал кампанию, посетив с этой целью ряд ответственных лиц в Западной Европе и Советском Союзе. Первое подготовительное совещание состоялось в Суссекском университете, в Англии, в июне 1968 года. Ощущая свою причастность к судьбе этого начинания и будучи уверенным, что личные контакты дают возможность преодолеть многие преграды, я вызвался организовать неофициальную встречу двух главных участников переговоров: мистера Банди и советского представителя, заместителя председателя Государственного комитета по науке и технике доктора Джермена Гвишиани. Их встреча произошла в декабре 1968 года в Вене и принесла положительные результаты. Мы втроем в общих чертах наметили проект ИИАСА, принципы его организации и функционирования и послали документ на рассмотрение другим участникам.
Однако и после этого предварительные переговоры продолжали продвигаться поистине со скоростью черепахи, а вскоре и вовсе зашли в тупик: возникли сомнения по поводу того, как управлять подобным проектом, требующим одновременно и творческого подхода, и вполне земного прагматизма. Проблемы, зачастую касающиеся лишь отдельных деталей и не затрагивающие существа проекта, росли как снежный ком, и их урегулирование должно было проходить через научную и политическую бюрократическую систему десятка различных стран. Одним из пунктов разногласий стал, например, вопрос о том как организовать разумную систему голосования и распределить голоса так, чтобы избежать права вето, которое могло бы поставить деятельность Института в прямую зависимость от отношений между Востоком и Западом.
В июне 1971 года я вновь неофициально пригласил в Вену доктора Гвишиани и его нового партнера с американской стороны, президента Национальной академии наук доктора Филипа Хэндлера. Эта новая трехсторонняя встреча оказалась еще более сердечной и конструктивной, чем первая, в результате нам удалось разрешить накопившиеся проблемы, которые и так уже слишком долго оттягивали осуществление столь важного проекта. И вновь именно личные контакты сыграли свою роль в улаживании основной массы трудностей, Был опубликован еще один документ, в котором было заявлено о достижении согласия по основным вопросам, касающимся устава будущей организации, – можно было приступать к созыву запланированной ранее конференции, на которой должно было быть объявлено об образовании ИИАСА.
Однако оставался еще один камень преткновения – не был решен вопрос о местоположении ИИАСА. Этот пункт часто оказывался спорным в международных проектах. Несколько стран решительно заявили, что Институт должен быть размещен именно на их территории. Необходимо было создать специальную группу, которая занялась бы решением этого вопроса, подготовить массу совещаний и провести подробные и детальные обследования. И окончательное решение вопроса изрядно затянулось, так что я даже стал припоминать историю одного итальянского крестьянина – Бертольдо, приговоренного быть повешенным на дереве, которое он должен был выбрать себе сам. Надо ли добавлять, что он был достаточно благоразумен, так и не отыскав себе дерева.
Наконец выбор был сделан в пользу предложенного австрийским правительством Лаксенбургского замка под Веной. Этот дворец, построенный в стиле барокко в конце XVIII столетия при императрице Марии Терезии, служил в прошлом летней резиденцией и охотничьим домом семьи Габсбургов. Теперь, заново отреставрированный, он был готов служить высоким устремленным в будущее замыслам семьи человечества. В 1972 году в Лондоне состоялось торжественное собрание, посвященное официальному созданию Института, и я счастлив, что могу считать себя к этому причастным.
Сейчас Институт располагает годовым бюджетом, превышающим три миллиона долларов – приличная сумма, если расходовать ее разумно, – и «критической массой» ученых, представляющих научные направления многих стран, что дополняется также связями и контактами, которые Институт установил с научными учреждениями во многих районах мира. Работы ведутся по девяти крупным проектам, взаимосвязанным, пересекающимся и образующим единую систему, постоянно анализируется взаимное влияние результатов, полученных в рамках отдельных проектов. Институт отказался от первоначального намерения направить основной акцент на исследование проблем лишь развитых обществ, в его программу включен сейчас ряд вопросов более широкого профиля, в частности работы по глобальному моделированию. Институтом был проделан глубокий, аргументированный обзор и дан анализ двух основных проектов Римского клуба.
Я еще раз хочу подчеркнуть, что испытываю глубокое удовлетворение от участия в выдвижении идеи и создании этого необходимого центра сотрудничества между людьми, центра, основные цели которого направлены на отработку, апробирование и совершенствование наиболее передовых современных исследовательских методов. Нет сомнений, что ИИАСА будет и дальше расти, а вместе с тем станет все более очевидной полезность проводимых в нем исследований. Однако я вполне отдаю себе отчет в том, что посредством и с помощью всех этих методов мы можем исследовать лишь отдельные грани окружающей действительности и частично подготовиться только к отдельным проявлениям ее бесконечно сложных и многообразных изменений. И если мы хотим постигнуть суть основных проблем, стоящих перед человечеством, нам необходимо развивать и другие направления исследований, другие подходы и способы проникновения в тайны современного мира.
Конечно, создать «Аделу», организовать ИИАСА или даже несколько досадить многонациональным компаниям – занятия весьма интересные и, надеюсь, далеко не бесполезные. Однако подобных начинаний явно недостаточно для того, чтобы схватить, так сказать, мировую проблематику за шиворот и объясниться с ней начистоту. Поэтому я все время продолжал искать какие-то иные пути и подходы, все больше акцентируя в своих выступлениях вопросы, связанные с мировым порядком и необходимостью глобального планирования.
Я начал общаться с новыми людьми, не принадлежащими к моему прежнему окружению, с энергичными, опытными служащими международных организаций, пытающимися обеспечить хоть какое-то единство разобщенных наций как «Объединенных Наций», или с учеными, которые умудрялись на простом и доступном языке рассказывать о сложных концепциях, доказывающих существование границ человеческого знания. Разумеется, я не мог не восхищаться их благородными стремлениями и глубокими знаниями и в то же время поражался отсутствию у них перспективного видения происходящего и его возможных последствий. Основная часть проводимых в мире исследований в области естественных и социально-политических наук направлена на то, чтобы снять отдельные преграды, мешающие дальнейшему продвижению вперед, или пролить яркий свет на доселе темные уголки человеческого познания; все это чрезвычайно важно и полезно, однако не помогает выяснить самое важное – смысл, направление и силу того вихря, в который оказалась ввергнута современная жизнь.
Любовь к деталям и способность выдвинуть их на передний план часто мешают видеть вещи в более широком контексте. И это главный упрек, который я считаю правомерным предъявить сегодня старейшей и самой заслуженной футурологической школе, французской школе будущего Гастона Берже и моего учителя Бертрана де Жувенеля. Одна из причин неустойчивости современного общества как раз в том и состоит, что эта школа дала слишком много узких специалистов и аналитиков, но не породила людей, способных к синтезу и обобщенному, целостному видению.
Имеющаяся в нашем распоряжении совокупность знаний, информации и различных данных разрослась сейчас до фантастических размеров и продолжает расти подобно снежной лавине; однако составные доли ее неравнозначны, и пользуемся мы лишь незначительной частью этих знаний. Даже специалисты, чтобы не оказаться погребенными под своей совместной продукцией, нуждаются в разного рода справочниках, конспектах, обзорах, аннотациях, рефератах, библиографических указателях и прочих вспомогательных средствах, без которых они не могут работать даже в своей узкой области. Надо установить новое равновесие между знанием деталей и способностью к синтезу. Это, разумеется, вовсе не означает, что необходимо остановить всякую аналитическую деятельность, просто она остро нуждается в четкой ориентации, подчинении более широким общим целям. Одной из таких целей, на достижение которой следует направить все исследования и размышления, должно стать всеобъемлющее, целостное осознание нашего бьющегося в конвульсиях, переживающего болезненные изменения мира.
Я уверен, что острая потребность в системном подходе диктуется самим сложным характером современного мира, где взаимные связи и зависимости между отдельными компонентами зачастую важнее, чем сами компоненты. Это обстоятельство, однако, далеко не всегда четко сознается, а ИИАСА дает правильный, но лишь частичный ответ на эту настоятельную потребность.
Применение системного анализа к исследованию микросистем: городов, корпораций или отдельных секторов промышленности – в надежде набрать силу и опыт для дальнейшего перехода к изучению более широких систем – это путь, ведущий в никуда. Подобная эскалация принадлежит скорее к области благих пожеланий. Нельзя уходить в сторону от действительности; надо принимать ее такою, какая она есть. Глобальные проблемы давят на нас сейчас с чудовищной силой, и мы должны немедленно броситься на них в атаку – попытки же достигнуть нужных результатов окольными путями за счет исследования периферических или промежуточных проблем (которые, разумеется, тоже нужно изучать) есть не что иное, как пустая трата времени и сил.
Я отмечал это еще в 1967 году в своем выступлении, посвященном необходимости всемирного планирования во время пребывания в сибирском научном центре – Академгородке, – где присутствовали молодые – большинство из них не старше тридцати лет – представители многих тысяч ученых, занимающихся планированием развития Сибири – этого рога изобилия природных ресурсов. Я говорил тогда о необходимости охраны мировой экосистемы, контроля за процессами, которые ее загрязняют, и даже подчеркнул настоятельную потребность как-то обуздать глобальное перенаселение и пересмотреть энтузиазм, с которым мы относимся к решениям чисто научно-технического характера. Ни одной из этих опасностей реально не существует в радиусе тысяч километров вокруг Академгородка, тем не менее, мои молодые друзья были в высшей степени благодарной и восприимчивой аудиторией. Может быть, именно в силу географических особенностей этого центра они оказались более открытыми для новых идей и много говорили мне о своей глубокой уверенности, что, для того чтобы идти в ногу с историей, человечество должно решать некоторые из наиболее важных, решающих проблем на глобальном уровне. Очень жаль, что с тех пор я не получал от них никаких вестей.
В следующем году я встретился на симпозиуме в Белладжио, на озере Комо, с самыми видными специалистами в области долгосрочного прогнозирования и планирования. Принятая в Белладжио декларация подтвердила, что мало одних только изменений в сфере политики. Изменена должна быть сама структура человеческой системы, ибо под нажимом нынешних стрессовых воздействий ее способность приспосабливаться к изменяющимся внешним условиям достигла своих пределов. Таким образом, наступил момент, когда приспособление наших институтов необходимо обдумывать и планировать заранее. Более того, к моему глубокому удовлетворению, декларация осудила слепое доверие к науке, «которая может привести к развитию таких процессов и явлений, которые плохи по самой своей сути, и принести гораздо более ощутимый вред». Однако, как и следовало ожидать, этот знаменательный документ был вскоре забыт.
Тогда я обратился к благотворительным фондам. Я всегда испытывал глубокое почтение к этому почти мифическому миру, управляемому, как я думал, одними лишь идейными соображениями. Столкнувшись же с фондами поближе, я увидел их в несколько ином свете, более, что ли, земном – ведь, в сущности, все их занятие сводилось к тому, чтобы распоряжаться наследствами богачей, не желавших оставлять состояние беспутным дальним родственникам, или пожертвованиями процветающих корпораций, использующих в рекламных целях освобожденные от налогов излишки прибылей.
Некоторые из попечителей таких фондов вызывают во мне глубокое уважение, среди них у меня даже есть несколько довольно близких друзей. Тем не менее им, как и всем, кому по роду службы приходится распределять деньги или принимать решения, часто свойственна одна чисто профессиональная особенность – у них со временем вырабатывается к богатым на идеи, но, как правило, бедным на деньги просителям отношение, схожее со взглядом всадника на пешего. В сущности, они принадлежат к той же самой категории, что и банкиры, театральные критики или международные функционеры, которые обосновались в нашем уделяющем столь много внимания внешней форме обществе куда более просторно и удобно, чем люди, сами создающие ценности: деятели, артисты или, скажем, истинные интернационалисты. Я также не без удивления обнаружил, что фонды могут оказывать покровительство достаточно необычным и нетривиальным исследованиям. Однако каждый фонд остается при этом в своей скорлупе и не желает сотрудничать со своими же собратьями – другими благотворительными фондами – в международном плане.
Никто из тех, с кем мне довелось общаться, не обнаружил ясного осознания драмы современного человека во всей ее целостности, и ни одно учреждение или инициативная группа не обладала достаточным кругозором и видением, чтобы охватить все ее проявления. Всеобъемлющий, целостный охват мировых макропроблем, при всей их важности и необходимости, по-прежнему оставался белым пятном. И тут один видный нью-йоркский журналист Марио Росси, человек большого обаяния, мой личный друг, посоветовал мне написать книгу. Я никогда прежде не думал об этом всерьез и не был столь наивен, чтобы надеяться создать бестселлер. Тем не менее, идея меня вдохновила: быть может, подумал я, это занятие окажется небесполезным и для меня самого – заставит прояснить и систематизировать мои собственные мысли.
Я никогда раньше не сталкивался с американскими издателями и не знал их привычек. Моим издательством оказалась нью-йоркская компания «Макмиллан». Подойдя к той точке в работе, когда уже не было пути к отступлению, я вдруг узнал, что должен непременно посвятить часть своей книги анализу разрыва между уровнями технического развития США и Европы. Издатель настаивал, утверждая, что ему виднее и что без этой темы книга у представителя управления европейской промышленности не вызовет никакого интереса: если и удастся продать, то не больше нескольких тысяч экземпляров.
В конце концов в 1969 году, после двух лет тяжких трудов, книга под названием «Перед бездной» увидела свет. В ней я выразил все страхи и надежды, которые связывал с будущим – тем будущим, которое принадлежит уже не нам, а прежде всего и в основном грядущим поколениям. Поэтому я посвятил ее своим детям и внукам и всем их молодым друзьям. И в ней я попытался показать, что именно нам следует сделать, чтобы не лишить их возможности жить такой же наполненной жизнью, которой довелось насладиться нам самим.
Книга описывает противоречивую динамику мира. В этом поистине дантовском мире новые силы разрывают на части всю человеческую систему, обрекая различные страны и регионы на разные и все более и более расходящиеся судьбы, другие же силы объединяют в одно глобальное, пусть разноязыкое и разноплеменное, но единое целое – один мир. Дальше я описал то, что называю приливной волной макропроблем, угрожающих человечеству все больше и больше, противостоять которым оно может только объединенными усилиями. Поэтому книга утверждает, что совместное планирование общего будущего человечества соответствует общим интересам и подчеркивает, что альтернативной этому будет просто полное отсутствие какого бы то ни было будущего. Весьма наивно полагая, что проект такого рода, посвященный исследованию нашего будущего можно осуществить довольно быстро, я даже назвал его Проект 1969. Однако, увы, прошли годы, прежде чем многие осознали серьезность кризиса, который переживает человек, и необходимость противостоять ему всей планетой.
Многие из этих идей вошли впоследствии в программу Римского клуба. А около четырех лет спустя они, я думаю, во многом стимулировали и создание под эгидой Нобелевского и Рокфеллеровского фондов Международной федерации институтов прогрессивных исследований (ИФИАС) – неправительственной бесприбыльной организации, находящейся в Стокгольме. Возглавлял ее мой близкий друг Александр Кинг, а я с самого момента основания входил в совет попечителей. Это обеспечивает постоянную связь федерации с деятельностью Римского клуба: в сущности, ИФИАС можно в известном смысле рассматривать как некое отделение Римского клуба, занимающееся вопросами многодисциплинарных научных исследований.
Целью ИФИАС было объединить в сообщество все научные учреждения, занимающиеся прогрессивными исследованиями в различных частях мира, и обеспечить участие различных специализированных институтов в изучении требующих междисциплинарного подхода глобальных проблем. В федерацию входит более двадцати членов, среди них парижский Институт Пастера, расположенный в Бомбее Институт фундаментальных исследований «Тата», Каролинский институт в Стокгольме, Институт биофизики в Рио-де-Жанейро, копенгагенский Институт теоретической физики имени Нильса Бора, Вейсмановский институт в Израиле. Активно сотрудничает с федерацией и советская Академия наук.
ИФИАС расценивает научный прогресс только с точки зрения того вклада, который он вносит в улучшение культурных, социальных и экономических условий жизни человечества, – таков основной ее принцип. Одна из научных программ, которые уже проводятся по инициативе и при содействии ИФИАС, посвящена изучению воздействия климатических условий на образ и качество жизни человека. Если будет подтверждено наличие серьезных климатических изменений на планете, эти исследования могут сыграть очень важную роль. Другое интересное исследование посвящено оценке суммарного воздействия на развитие человека таких факторов, как здоровье, питание и образование. Осуществляется проект, направленный на оценку последствий устойчивого уменьшения площадей плодородных почв, ведь, как известно, мир ежегодно теряет около 2% культивируемых земель.
Тот, кто однажды напишет историю осознания человечеством своего будущего, возможно, отметит середину 1960-х годов как начало нового периода, связанного с развитием в людях озабоченности и сознательного беспокойства за свою судьбу. По мере сил я старался способствовать пробуждению этих чувств. И возможно, одним из наиболее ярких проявлений этих тенденций стало создание Римского клуба.